Русские православные сказки

Все мы в детстве любили сказки. Кому-то бабушка рассказывала про Емелю-дурачка и волшебную щуку; кто-то по радио слушал о невзгодах Крошечки-Хаврошечки; а кто-то зачитывался сборником сказок, собранных Александром Николаевичем Афанасьевым. Кстати, первое издание сборника русских сказок состоялось аж в 1855-м году. Не знаю, как тогда Русская Православная Церковь отреагировала на это событие. Быть может, кто-то и говорил, что незачем отвлекать народ пустыми сказками от истинной веры. Не говорят, мол, щуки человечьими голосами, да и прочие чудеса сплошь ерунда. (К слову: много лет спустя, уже в советской России особо сознательные деятели ругали Корнея Чуковского за “Муху-Цокотуху” и прочие сказки. Очень рекомендую почитать “От двух до пяти”.) Но ежели таковые деятели и были, то не оказали никакого влияния на тягу народа к сказкам. Правда, есть большая вероятность, что победив иностранных поттеров, нынешняя РПЦ возьмется воевать с колдовством уже в наших родных сказках. Я предлагаю немного пофантазировать, если бы вдруг вышел сборник всем нам известных сказок в новой, “православной” редакции.

Примечание: автор не ставит своей задачей оскорбить чувства верующих, поскольку сам является православным христианином. Лицам, страдающим ПГМ и лишенным чувства юмора, настоятельно не рекомендуется нажимать кнопку “Читать далее”.

Емеля-дурачок

Жил-был старик. У него было три сына: двое умных, третий — дурачок Емеля.
Те братья работают, а Емеля целый день лежит на печке, знать ничего не хочет.
Один раз братья уехали на базар, а бабы, невестки, давай посылать его:
— Сходи, Емеля, за водой.
А он им с печки:
— Неохота…
— Сходи, Емеля, а то братья с базара воротятся, гостинцев тебе не привезут.
— Ну ладно.
Слез Емеля с печки, обулся, оделся, взял ведра да топор и пошел на речку.
Прорубил лед, зачерпнул ведра и поставил их, а сам глядит в прорубь. И увидел Емеля в проруби щуку. Изловчился и ухватил щуку в руку:
— Вот уха будет сладка!
Отнес щуку домой и полез на печь. Прошло много ли, мало ли времени — невестки говорят ему:
— Емеля, что ты лежишь? Пошел бы дров нарубил.
— Неохота…
— Не нарубишь дров, не сварим ухи, братья с базара воротятся, гостинцев тебе не привезут.
Емеле неохота слезать с печи. Уж и так его невестки уговаривали, и эдак – все без толку. Воротились братья с базара, гостинцев не привезли. Смотрят: изба не топлена, дров нет, а Емеля лежит на печи, зубами от холода щелкает. И рыбой тухлой воняет.

Крошечка-Хаврошечка

Вы знаете, что есть на свете люди и хорошие, есть и похуже, есть и такие, которые Бога не боятся, своего брата не стыдятся: к таким-то и попала Крошечка-Хаврошечка. Осталась она сиротой маленькой; взяли ее эти люди, выкормили и на свет Божий не пустили, над работою каждый день занудили, заморили; она и подает, и прибирает, и за всех и за все отвечает.
А были у хозяйки три дочери большие. Старшая звалась Одноглазка, средняя — Двуглазка, а меньшая — Триглазка; но они только и знали у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работала, их обшивала, для них и пряла и ткала, а слова доброго никогда не слыхала. Вот то-то и больно — ткнуть да толкнуть есть кому, а приветить да приохотить нет никого!
Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую корову, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать:
— Коровушка-матушка! Меня бьют, журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрему дали пять пудов напрясть, наткать, побелить, в трубы покатать.
А коровушка только мычит да траву жует.
Долго ли, коротко ли они так жили, а только состарилась корова и пустили ее под нож. Мясо съели, косточки зарыли и ничего на том месте не выросло. А Крошечка-Хаврошечка так и померла старой девой.

Золотая рыбка

На море на океане, на острове на Буяне стояла небольшая ветхая избушка; в той избушке жили старик да старуха. Жили они в великой бедности; старик сделал сеть и стал ходить на море да ловить рыбу: тем только и добывал себе дневное пропитание. Раз как-то закинул старик свою сеть, начал тянуть, и показалось ему так тяжело, как доселева никогда не бывало: еле-еле вытянул. Смотрит, а сеть пуста; всего-навсего одна рыбка попалась, зато рыбка не простая — золотая. Засушил дед золотую рыбку, хотел с пивом съесть. Да только по великой своей бедности денег на пиво так и не наскреб.

Сестрица Аленушка, братец Иванушка.

Жили-были себе царь и царица; у них были сын и дочь, сына звали Иванушкой, а дочь Аленушкой. Вот царь с царицею померли; остались дети одни и пошли странствовать по белу свету.
Шли, шли, шли… идут и видят пруд, а около пруда пасется стадо коров.
— Я хочу пить, — говорит Иванушка.
— Не пей, братец, а то будешь теленочком, — говорит Аленушка.
Он послушался, и пошли они дальше; шли-шли и видят реку, а около ходит табун лошадей.
— Ах, сестрица, если б ты знала, как мне пить хочется.
— Не пей, братец, а то сделаешься жеребеночком.
Иванушка послушался, и пошли они дальше; шли-шли и видят озеро, а около него гуляет стадо овец.
— Ах, сестрица, мне страшно пить хочется.
— Не пей, братец, а то будешь баранчиком.
Иванушка послушался, и пошли они дальше; шли-шли и видят ручей, а возле стерегут свиней.
— Ах, сестрица, я напьюся; мне ужасно пить хочется.
— Не пей, братец, а то будешь поросеночком.
Иванушка опять послушался, и пошли они дальше; шли-шли и видят: пасется у воды стадо коз.
— Ах, сестрица, я напьюся.
— Не пей, братец, а то будешь козленочком.
Он не вытерпел и не послушался сестры, напился, ни в кого не превратился. Прыгает перед Аленушкой, рожи корчит и кричит:
— Ме-ме-ме, глупая сестрица! Ме-ме-ме, сама ты козочка!
Так он прыгал, пока живот не скрутило. Болезнь Иванушку одолела, диарея. Несколько дней животом маялся, пока не преставился. А сестрица Аленушка мыкалась по белу свету одна-одинешенька, пока с горя не утопилась.

Пузырь, соломинка и лапоть

Валялись как-то под лавкой пузырь, соломинка и лапоть. Так и валялись, пока хозяйка не затеялась избу убирать. Вымела баба их из-под лавки, лапоть и соломину в печи сожгла, а пузырь собакам выбросила. Тут и сказка вся.