Социальные программы в СССР

Заголовок громковат получился, словно название диссертации. На самом деле хочу поделиться воспоминаниями, на которые натолкнул Быков в субботнем “Развороте”. Была там фраза о системе образования и социальной защите, которые в СССР были на высоте. Ни в коем случае не хочу спорить с Дмитрием Львовичем, но мой личный опыт говорит совершенно обратное.

Про учебу я уже писал, а в двух словах – школа не дала мне ничего. Читать я умел задолго до поступления в первый класс, со временем и писать мог научиться вполне самостоятельно – в шесть лет уже подписывал свои рисунки печатными буквами. Единственный навык, который после школы остался со мной на всю жизнь – с первого класса я стал держать ручку, ложку и вилку в правой руке. Будучи левшой от рождения…

Что же касается социальных программ, то тут все гораздо круче. Сын матери-одиночки, вечно болеющий, с двенадцати лет на учете у нефролога. Малоимущая семья даже по советским меркам. По всем статьям и положениям самый подходящий объект для всевозможных пособий, дотаций, материальной помощи и т.д.

На практике все выглядело совершенно иначе. Единственным реальным документом, дававшим хоть какое-то материальное вспоможение, было удостоверение матери-одиночки. Маленькая книжечка в темно-синей обложке, внутри два десятка разлинованных листков – в них отмечали дату и сумму выплаты ежемесячного пособия. 5 рублей в месяц, где-то в 1983-м пособие увеличили до 20 рублей. Кто-то сейчас наверняка воскликнет: неплохая прибавочка к зарплате! Да вы там с мамашей как сыр в масле кататься должны были!

Все не так сладко, как кажется. Еще раз напомню, что я часто болел. Родни у нас не было, сидеть с больным ребенком некому. Приходилось матушке брать больничный по уходу, а это уже минус четверть от зарплаты. При окладе 110 рублей – почти тридцатка в минус. Но и это еще не все: больничный на весь период болезни выдавался до тех пор, пока ребенку не исполнится семь лет. Как дорос до школы – привыкай поправляться за неделю. Именно на одну неделю выдавался больничный лист, а если дите продолжало болеть – родитель получал справку, которая удостоверяла, что работник не прогуливал, но не оплачивалась совершенно. А теперь прикиньте ситуацию: подхваченная в школе простуда обернулась очередным осложнением, вместо запланированной недели на лечение потребовался почти месяц. Что в итоге бухгалтерия вам на руки насчитает? Гулькин хрен, чтобы не сказать покрепче.

Где-то у Славки в старых снимках должна быть фотокарточка: площадка передней мачты крейсера “Аврора”, на ней стоит тощий пацаненок в затертом джинсовом костюмчике, из которого он давно вырос; на голове нелепая кепчонка, на ногах старенькие полукеды, разрезанные сзади – иначе нога уже не влезала. Фотографировал Славка в первый год нашего знакомства, а пацаненок, как понимаете, я сам. Найти бы этот снимок, но… Славки нет, а беспокоить его маму…

Где-то за год до моего перехода в школу 163 был такой случай. Я в очередной раз проболел несколько недель, кажется, именно в этот раз мне поставили диагноз “хронический гломерулонефрит”. Только пришел на занятия – меня тащат к директору школы 154, где я тогда учился. Битый час три взрослых тетки допрашивали, почему я в школу не хожу, правда ли, что мать пьет беспрестанно и так далее. Не добившись от меня желаемых ответов, накатали телегу в РОНО. И дальше закрутилась карусель, но совсем не в ту сторону, на которую рассчитывала директриса школы.

Матушку вызвали в РОНО на проработку. Так уж получилось, что пришлось ехать прямиком с работы, после суточного дежурства в ПНИ-7. На долгие беседы матушка настроена не была, а сразу разложила все по полкам и справку из поликлиники предъявила. А надо сказать, что нашим районным педиаторм была врач Шавкина, имя-отчество уже не помню. Прекрасный врач, умнейшая и честнейшая женщина. На моих глазах был случай, когда Шавкина с треском выгнала из кабинета одну скользкую особу с коробкой дорогих конфет. Так что справка за подписью Шавкиной была самая настоящая, можно было не сомневаться. Тогда инспекторша решила зайти с другого фланга: мол, а что ж у вас Сережа так часто болеет? Матушка в ответ: а как же ему не болеть, если в школе сквозняки сплошные, а теплого белья купить не на что? Класс зимой на прогулку в Таврический сад ведут, а у мальчишки пальто худое. Инспектор удивляется: как так “купить не на что”? Вам разве школа не помогает?

По словам мамы, они с инспекторшей минуты две друг на друга смотрели, широко раскрыв глаза. Еще бы: мать про материальную помощь впервые услышала, о чем и сказала. Инспектор минуту еще глазами похлопала, потом пообещала разобраться.

Буквально на следующий день меня сорвали с уроков. Малознакомая тетка из родительского комитета повезла меня в ДЛТ, купили пальто, зимние ботинки и шапку. На все потратили порядка 120 рублей, платили наличными. Сколько денег выделялось государством на материальную помощь малоимущим семьям и сколько именно прикарманили школьные руководители – то мне неведомо. Извините, мал был.

Кто-то скажет: единичный случай, не фиг тут обобщать. Увы. Когда мне стукнуло 14 и нужно было переводить документы из детской поликлиники в взрослую, узнал что председатель профкома трамвайного парка имени Смирнова, куда перешла работать моя матушка, несколько лет присваивала путевки в санаторий, которые выделяли для меня. Когда пришел на “Ленинец”, то от старших коллег слышал несколько схожих историй. Когда же матушку угораздило сломать руку и мы несколько месяцев выживали на мою зарплату, то я семь кругов ада прошел, пытаясь получить материальную помощь. Отказали.

Так что про социальную защищенность советского человека – не надо. Вся советская система была построена так, что ежели сверху что-то и выделялось, то разворовывалось по дороге. Непосредственно адресату перепадали жалкие крохи, и это в лучшем случае. Чаще всего рядовой советский гражданин даже не подозревал, что ему что-то там полагается. Как известно, ворье предпочитает не делиться с обворованным. И в этом плане нынешняя система социального обеспечения от советской не отличается вовсе. Различие только в одном: обворовывать нас стали открыто.