Навеяло заявлением камрада shepelev, что в Союзе по ночам спокойно гулять можно было.
Видимо, серьезно от места зависело. Белые ночи на Невском встречать было сравнительно безопасно. Вообще центр Питера был довольно тихий. Чего не скажешь об окраинах…
Не секрет, что дворников регулярно инструктировали милиционеры – фотокарточки разыскиваемых преступников показывали, инструктировали куда бежать и что делать, ежели подозрительного человека увидели. Основной пункт был – не корчить из себя пионера-героя, не пытаться самостоятельно задерживать преступника, вообще не подавать виду, что узнал. Прикинься ветошью и не отсвечивай, одним словом. Во Фрунзенском районе одна тетка инструкцию нарушила, полезла на мужика с криками “Люди добрые, держите вора!”. Получила несколько ударов ножом, выжила или нет – не знаю.
Иногда на инструктаж приходили “люди в штатском”. Страна готовилаь к Олимпиаде, через дворников регулярно запускали слухи о злобных капиталистах, которые спят и видят как советского человека угробить. Рассказывали такую историю:
в одном московском кафе обедала пара пожилых иностранцев, видимо, муж сженой. Когда ушли, работница кафе обнаружила под столом дамскую сумочку. Вместо того, чтобы заявить о находке в милицию, любопытные советские граждане открыли сумочку. Посмотреть, ага. А в сумочке оказался жутко ядовитый газ, весь трудовой коллектив кафе в один миг окочурился…
Это рассказывалось на полном серьезе! И ведь верили…
Позже, когда матушка уже в ПНИ-7 работала, санитарок натаскивали на вспышку эпидемий – от чумы до сибирской язвы.
Кроме угрозы извне существовала и угроза изнутре. Не знаю, правда или нет, но как раз летом восьмидесятого говорили о пропавшем автобусе с детьми. В связи с этим разыскивалась группа лиц кавказской национальности. И что забавно – как раз в это время сосед по коммуналке Толя Сизов сдал свою комнату каким-то грузинам. Гости с юга оказались на редкость омерзительными тварями, несколько раз попытались не пустить мать домой, заблокировав входную дверь. Мать рванула в милицию, благо опорный пункт дружинников был аккурат через дорогу. А участковому шевелиться было лень, ему до пенсии два года оставалось, хотелось спокойно досидеть в должности. Сперва просто отмахивался, потом начал грозить упаковать маманю на Каляева… Только когда в очередной раз ему предъявили паспорт с пропиской по указанному адресу – тогда пара дружинников пошли разбираться. Через день грузины тихо исчезли, а участковый вскоре подрос в звании.
связано это как-то с исчезновением грузин и что там за грузины такие были – не знаю. Толя Сизов потом несколько месяцев мотался в РУВД, давал какие-то показания и, видимо, крепко получил по шее. Во всяком случае, его комната долго пустовала…
Кстати: именно в начале восьмидесятых я впервые столкнулся с фарцовкой. Питер всегда был привлекателен для туристов, а в рамках обязательной программы было посещение комнаты-музея Ленина в Смольном. Автобусы “Интуриста” парковались сразу за углом штаба революции, там же всегда паслось несколько пацанов, выпрашивавших жвачку и прочую мелочь. Периодически пацанов отлавливали джентльмены с Литейного, обычные менты в эти дела не вмешивались.
Году эдак в 83-м я самолично познакомился с комендантским часом для подростков. Случилось это из-за новой руководительницы нашего кукольного театра в Смольнинском ДПШ. Жанна Анатольевна была смесью Хлестакова, Манилова и снегоуборочной машины, известной под названией “хап”. Постоянно рисуя планы о грандиозном спектакле и рассказывая о своих знакомствах в театральном мире, Жанна тянула из кружка все, что только можно. Периодически она затаскивала меня и еще пару пацанов к себе на квартиру, где поила чаем, рассказывала какую-то чепуху – в общем, время проходило максимально шумно и бесполезно. Засиживались глубоко за полночь, что нам было по 12-13 лет и что нам давно пора быть дома – до Жанны не доходило. И как мы ночью домой будем добираться ее тоже не сильно волновало. В одну из таких ночей меня посреди Суворовского проспекта и выцепила доблестная милиция. Если кто не в курсе – тогда в каждом кинотеатре висело распоряжение, что после 23-х часов дети до 16 на улице должны быть в сопровождении взрослых. Болтающегося среди ночи подростка были обязаны задержать и доставить в отделение милиции. Но мне повезло – я нарвался на знакомых мужиков, они жили в милицейской общаге на улице Очаковской. Поэтому хлопцы доставили меня к дверям квартиры, дали дружеского пинка, на что я абсолютно не в обиде. От мамани мне влетело куда крепче…
Спустя какое-то время, когда парни были не при исполнении, они мне поведали, что за сутки до нашей встречи на улице Новгородской был убит мальчишка чуть помладше меня. Что пацана перед этим жестокого изнасиловали я узнал намного позже…

Когда я учился в пятом классе, в нашей школе №163 затеялись проводить утреннюю гимнастику – перед первым уроком, прямо в классе. Ровно в 8-50 по всей школе звучал хриплый голос Высоцкого:

Вдох глубокий, руки шире,
Не спешите — три-четыре!
Бодрость духа, грация и пластика —
Общеукрепляющая,
Утром отрезвляющая
(Если жив пока ещё)
гимнастика!

Как в школьной фонотеке оказалась пластинка Высоцкого – история умалчивает. Дело было как раз при Андропове, имя Высоцкого упоминать не рекомендовалось. А тут – на всю школу такая крамола. В общем, кто-то стукнул. Прискакали какие-то дяди и тети, послушали песню, дали втык директору с завучем, пластинку сперли конфисковали… Недели две народ пытался привыкнуть к какой-то идеологически правильной пионерской песенке. Потом кто-то из старшеклассников, счастливый обладатель пластинки Высоцкого и катушечного магнитофона, записал песню и принес в школу.
Дяди и тети приходили еще несколько раз, забирали катушки с пленкой, но на следующий день по школе опять разносилось:

Разговаривать не надо —
Приседайте до упада.
Да не будьте мрачными и хмурыми!
Если очень вам неймётся —
Обтирайтесь, чем придётся,
Водными займитесь проце-
дурами!

Надеюсь, не задолбал еще френдов своими воспоминаньями.
Долгое время матушка работала на железной дороге. Там и с отцом моим познакомилась, меня соорудили. Долгое время мотались по общежитиям, потом дали комнатку в одноэтажном деревянном доме, у железнодорожного разъезда станции Петро-Славянка. Возможно, и по сей день стоят эти четыре домика, разбитых на две половины, по две комнаты в каждой. Типичное деревенское житье – отопление печное, на зиму выделялось энное количество кубометров шпал, вместо дров. Вода из колонки, удобства во дворе, газ привозной… В общем, жить можно, вот только дома наши располагались в непосредственной близости от железной дороги. Хоть и талдычили нам взрослые, что от рельс нужно держаться подальше – все равно ведь лезли. А тут еще подошло время мне в школу идти. А школа в поселке по другую сторону дороги, черт знает сколько верст пешкодралом. В общем, матушка начала искать работу, где и комнату дадут, и школа поблизости будет.
Кто уж ей насоветовал пойти в дворники – не знаю. Но в один прекрасный день мы из Славянки переехали в девятиэтажку на улице Белы Куна. Было это весной 1977-го года. Кто читал Крапивина, “Бронзовый мальчик”, тот должен помнить ощущения Кинтеля после переезда в новую квартиру. Тонкие стены, над головой кто-то ходит, за окном машины носятся…
Привык, освоился. Осенью пошел в школу, не без приключений – аккурат в конце августа крепко простудился и месяц провалялся дома. Так что учебный год начался с октября.
Беда шарахнула в 78-м. Банальная простуда обернулась тяжелым воспалением, которое районная врачиха в упор не хотела замечать. Раза три меня выписывали в школу с температурой под 39. Из школы несколько раз заявлялась делегация, грозившая отчислить за прогулы. Матушка с ног сбилась, разрываясь между работой и мной. А я ослаб уже до такой степени, что самостоятельно ходить не мог.
Выручила мать моего тогдашнего друга, Андрюшки Сафронова. Людмила Степановна, царство ей небесное, под свою ответственность забрала меня к себе, в педиатрическое отделение больницы. Название не знаю, помню, что рядом с Волковым кладбищем. Провалялся я там ровно два месяца. Выяснилось, что у меня запущенный гайморит и, если бы еще чуток потянули резину, то или на тот свет, или в психо-неврологический интернат, пациентом. Слава Богу, обошлось… А Людмила Степановна Сафронова спустя год умерла – рак крови. Я все чаще думаю, что моя жизнь куплена ценой ее смерти…
Тем временем у матушки начались проблемы на работе. Несколько раз всю бригаду лишали премии – полностью или частично. Просто так, без объяснения причин. Несколько человек, включая маманю, накатали жалобы в профком. Устроили собрание, на котором авторам жалоб приписали все смертные грехи – от пьянства на работе до прогулов. Стадо, именуемое трудовым коллективом, промычало проголосовало за решение профкома – строгий выговор с занесением в трудовую. Стало ясно, что спокойно работать не дадут, нужно искать другую работу. В это время в школу и детскую комнату милиции пришла пачка анонимок, где в самых ярких тонах расписывалось, что мать алкоголичка, что я без присмотра болтаюсь целыми днями по дворам и прогуливаю школу. Благодаря этим анонимкам у моей матушки случился первый инфаркт. Было ей тогда 36 лет.
Я хорошо помню тот день. Мы играли у Андрюшки в солдатиков, разыграли целую баталию. Их квартира и сейчас находится на четвертом этаже соседнего дома, из окон хорошо виден наш подъезд. Я видел, как возле подъезда стояла пожарная машина, потом еще и “скорая” подкатила. Еще подумал – к кому бы это? Оказалось – к нам. Мать ждала когда я приду от Сафроновых, решила картошки на ужин сварить, поставила на газовую плиту ковшик с водой. И потеряла сознание.
Дальше сплошная цепь чудес. Вода выкипела, залила огонь. По всем законам жанра мать должна была погибнуть, надышавшись газа. Спасло ее только то, что упала она не на пол, а на стоявший рядом стул. Кто-то из соседей по площадке (мы тогда жили в квартире одни) почувствовал запах газа, набрал 01. Вышибли дверь, обнаружили мать, вызвали “скорую”…
Возле раскуроченной двери квартиры меня встретила малознакомая женщина, тоже работавшая в жилконторе. Ночь в чужой квартире, в чужой кровати – и полная пустота. Впереди всерьез замаячила перспектива угодить в детский дом.
И тут очередное чудо – утром за мной пришла мама. Слабая, бледная как полотно, она все-таки упросила врачей отпустить ее домой под расписку. Как она ночью добиралась до дому – это отдельный длинный рассказ…
Через день в милицию поступила новая анонимка – некий доброжелатель сообщал, что гражданка Уткина пыталась покончить жизнь самоубийством и потому должна быть лишена родительских прав. Под этим же предлогом попытались не оплатить больничный лист. Только когда из больницы, куда увозили мать, пришло заключение, что сперва был инфаркт, а уж потом отравление газом – только тогда заткнулись… Но как только мать уволилась, сразу стали требовать освободить служебную жилплощадь. Впрочем, об этом я уже писал.

Алексей Котеночкин пишет:
Накрылся мультфильм “Кин-Дза-Дза”, студия “Союзмультфильм” с ноября не выплачивает зарплату…
За державу обидно. У нас своя, уникальная школа мультипликации. На счету одного Дежкина сколько шедевров! Один “Необыкновенный матч” чего стоит. А ведь еще были сестры Брумберг, их “Кот в сапогах” самый лучший. А Хитрук? А Назаров? А Бардин? Так почему студия Диснея находит пол-миллиарда баксов для открытия своего телеканала в России, а наши студии прозябают в нищете?
Неделю назад на всю Россию кричали о загибающемся “Артеке”, деятели культуры письмо сочиняли… Про “Союзмультфильм” тишина. Гробовая?

Ефим Шифрин уходит из Живого Журнала…
Грустно.

А соглашусь: кризис не в клозетах, а в головах. Я даже знаю кому именно эти головы принадлежат – Путину, Медведеву, мадам губернаторше Матвиенко и далее по списку “Единой России”.
Летом в Питере с большой помпой рассказывали, как на работу дворниками взяли энное количество азербайджанцев, таджиков и прочих гостей с юга. И как во дворах питерских сразу стало чисто и уютно.
А потом грянул кризис, мудрое наше правительство решило для безработных банкиров рабочие места освободить. Гостей с юга выперли под зад коленом, а банкиры почему-то не спешат стать дворниками. Они, наивные, все думают, что в Центробанк берут из-за ума и высокой квалицикации, хотя давно всем ясно – там семейный бизнес… Ну да хрен с ним, с Центробанком, нас же дворники интересуют. А дворников-то и нету. Питерские чистые дворы опять по уши заросли говном и снегом, на тротуарах можно запросто свернуть себе шею, про уборку лестниц говорить уже не приходится.

Мысль в башку приблудилась. Когда наш юный Президент распекал неизвестных чиновников за пожар в доме престарелых, он приказал местным властям проснуться. А то, говорит, из Москвы всем рулить нереально.
Вот тебе раз! А как же вертикаль власти, которую старый Президент строил-строил? Получается, Димочка дядю Вову на ровном месте подставил, ни хрена вертикаль не работает. Уж не знаю, почему – может, они ее в горизонтальной плоскости собрали. И, пока стоймя не поставят, это будет горизонталь власти.
Так или иначе, а Президент публично расписался в бессилии – центр наладить работу в регионах не может.

Делать, правда, есть чего, но совершенно неохота. В заначке хрен знает сколько времени стояли две банки пива. Давеча прикупил энное количество соленого перца – грешен, люблю всякие солености и острости.
В общем, под этот перчик я обе банки уговорил.
Продолжаю смотреть “Майора Вихря”. Кстати, там один диалог Крапивина напомнил – адъютант генерала Крауха, которому поручено взорвать Краков, советует приятелю-писателю:
“Спрячься под погоны. Ты только выполнял свой долг!”
Напоминает отмазу Дуго Лобмана…

Пересматриваю сейчас старый фильм “Майор “Вихрь”, с Вадимом Бероевым. В самом начале фильма диктор говорит о намерениях фашистов уничтожить архитектурные ценности европейских городов. И цитирует Гитлера: “Крушение очагов славяеской культуры есть форма крушения нации”.

Мне сразу вспомнилась советская кинохроника двадцатых – как взрывали храм Христа-спасителя, как разбивали памятник генералу Скобелеву, как уничтожали “наследие проклятого царизма”…