История болезни
Цикл рассказов “История болезни”
Хлеб всему…
Очередная дискуссия о советском изобилии напомнила историю, которую матушка рассказывала.
Значит, дело было в шестьдесят пятом году, в августе или сентябре, незадолго до того, как матушка решила уволиться из строительного треста. Что и почему не знаю, да оно и не столь важно. Хотя… Возможно, что бытовая неустроенность сыграла свою роль. Общежитие с удобствами во дворе, темными зимними вечерами в туалет группами ходили – были случаи, когда девчонок подкарауливали и насиловали… С магазинами тоже было тяжко. Промтоварных не было вообще, за одеждой или хозяйственными принадлежностями ездили в Старую Ладогу или Кириши, а то и в Ленинград при случае. Продовольственные магазины были, но ассортиментом не баловали. Особенно туго было с хлебом. Точнее, хлеб-то как раз был – черный, самый дешевый, из смеси ржаной и кукурузной муки. Ни булки, ни белого хлеба, ни сдобы – только хлеб. Люди злились, крыли матом Хрущева, который своей кукурузой все пшеничные поля угробил. Но деваться было некуда, ели то, что было.
За стеклом
Кто постарше, тот должен помнить скандальное телешоу “За стеклом” с Дмитрием Нагиевым. Так вот, речь пойдет не о нем. А снова про нашу комнату в квартире 30 дома 13 по улице Тверской.
Как я уже рассказывал, предыдущий жилец очень не хотел выезжать из доставшейся нам комнаты. На первый взгляд, очень странное поведение жильца объяснялось крайне просто: мужик угрохал массу времени, чтобы сделать комнату уникальной в своем роде. Чем?
Для начала напомню, что дом наш был построен еще до революции. Типичный доходный дом с дворами-колодцами. Окна всех квартир, за исключением первых двух парадных, выходили во двор, куда солнце практически не заглядывало. В квартирах царил постоянный полумрак, в пасмурную погоду свет жгли даже днем. Кроме нашей комнаты.
Никому не верю!
Еще несколько забавных историй, связанных с ПНИ-7.
Был на пятом отделении санитар Володя. В отличие от большинства медбратьев, Володя в медицинский не поступал, а стремился в ЛГИТМИК – Ленинградский Государственный институт театра, музыки и кино. В свободное от дежурств время подрабатывал в массовке на Ленфильме.
А началось увлечение кинематографом еще в армии. В часть, где служил Володя, однажды нагрянули киношники. Снимали фильм “Старшина”, с Гостюхиным в главной роли. Нужна была солдатская массовка, а где ее проще всего найти? В армии, вестимо. В одной из сцен Володя снялся. Есть там эпизод, где старшина с курсантами картошку чистит. Вот одним из этих парней Володя и оказался. Режиссер старательного и киногеничного парня заметил и порекомендовал подумать о карьере артиста. Потом группа укатился восвояси, Володька демобилизовался и вернулся домой. Все ждал, когда фильм на экраны выйдет. Наконец на стендах появились афиши с надписью “Старшина”. Володя потащил всех друзей на сеанс, ждал, когда его на большом экране покажут. И не дождался. При монтаже сцену с картошкой обрезали так, что в углу кадра только руки Володькины едва видны…
Как я сочинение писал
Под самый занавес учебного года, незадолго до начала летних каникул, нашему третьему “В” на дом задали сочинение. И не просто сочинение, а на вольную тему. Как нам объяснила Марина Валентиновна, нужно написать про ленинградскую весну. А там уже кто что хочет, о том и пишет.
Как это ни удивительно, но именно свободная тема вогнала меня в ступор. Казалось бы: вот оно! Полная свобода творчества, пиши, что душа пожелает! Вот только душа желала носиться по Таврическому парку или же зависать в игротеке, а не торчать за кухонным столом с раскрытой тетрадкой.
Помаявшись минут двадцать, я все же выдавил на лист первую фразу:
“В Ленинград пришла весна”.
Еще минут через пять нацарапалось второе предложение:
“За окном орут бродячие коты”.
Дальше пошло легче:
Удостоверение на право
Не знаю, как в других городах, а в Ленинграде местное телевидение частенько показывало подборку фильмов, рассказывающих о правила дорожного движения. Чаще других любили показывать сюжет, как юные друзья ГАИ следят за юными пешеходами и велосипедистами. Особенно запомнилась сценка, как пацан на “Орленке” норовит выехать со двора, а его стопорят ребятишки в форме и с повязками. Строгий голос диктора за кадром вещал: “Выезд на улицу разрешен только по достижении четырнадцати лет и только при наличии прав!”
Конечно же, мне очень захотелось получить права на управление велосипедом. Четырнадцать мне уже исполнилось, оставалось только выучить правила дорожного движения. Тот факт, что велосипеда у меня не было, не смущал ни капельки. Подумаешь! Сейчас нету, потом будет. Или у ребят покататься возьму. Тут и права пригодятся.
Я больше не буду
В феврале 1963-го матушку официально перевели на должность няни-уборщицы.
По сути: запись в трудовой книжке была лишь формальностью. Как я уже сказал выше, ребятишки давно уже считали тетю Тамару нянечкой.
Был среди ребятишек мальчик Сережа. Мальчик как мальчик: иногда озорник, иногда вредина, иногда само послушание. Была у Сережи одна слабость: он невероятно любил жареную колбасу. Нет, конечно всякие там конфеты и прочие сладости он тоже любил. Но если бы перед ним поставили поставили тарелку с конфетами и тарелку с жареной колбасой и предложили выбрать что-нибудь одно – Сережа выбрал бы колбасу, не колеблясь ни секунды.
А глаза-то папины!
Уволившись с “Воинова”, матушка устроилась прачкой в ясли-сад строительного треста 46. При яслях и комнатушку дали, прямо в этом же здании. С одной стороны: все лучше, чем общага с кучей соседок по комнате, да и на работу далеко ходить не надо. А с другой… В законный выходной, а то и посреди ночи запросто могли выдернуть в группу. “Тома, присмотри тут, пока я сбегаю…” Матушка особо помыкать собой не давала, норов такой – где сядешь, там и слезешь. Но и постоянно отказываться тоже было нельзя. Что с работы выпрут невелика беда, а вот без крыши над головой оставаться не хотелось.
Баба Оля
Раз уж про войну разговор зашел, расскажу еще одну историю, которую слышал от матушки.
Работала на Московской Сортировочной баба Оля. Угрюмая, необщительная “на гренадера деланая” особа, предпенсионного возраста. Обращение к себе “тетя Оля” или “баба Оля” не терпела. Матушка по простоте своей душевной как-то окликнула:
– Тетя Оля…
Ольга тут же в ответ рыкнула:
– Какая я тебе тетя?
Матушка улыбнулась удивленно:
– А кто же ты?
Ольга только рукой махнула. Потом кто-то из бригады по секрету поведал, что Ольга “двуснастная”: гермафродит, с мужским и женским комплектами половых признаков. Вот уж воистину как в песне “я и баба, и мужик”… Характер у Ольги был нелюдимый, держалась всегда особняком. Исключением была моя матушка, с которой у Ольги сложились полуприятельские отношения. Вот матушке баба Оля и рассказывала:
И Родина щедро поила меня…
Виртуальный друг в Фейсбуке прикалывается:
Есть предложение: страждущим совка выплачивать зарплату и пенсии советскими рублями.
Я тут же ответил, что предложение хреновое, совкострадальцы потребуют и цены как при Брежневе. Правда, есть вариант: гнать их вместе с советскими рублями в советские же магазины. С хамами-продавцами и пустыми прилавками.
Написал, а потом вспомнил такую сценку:
год 1982-й, лето. Аккурат расцвет тотального “нихренанет”. Продуктовый магазин на углу Тверской и Таврической, знаменитый дом с башней, где в самом начале двадцатого века собирались поэты. В торговых залах продавцов больше, чем покупателей. Шесть отделов, шесть продавцов плюс кассир. На витринах сплошное запустение, нищету прилавков маскируют кто как может. В рыбном пирамиды банок с паштетом из шпрот, в мясном несколько костей с молекулами мяса, в колбасном круг недоразумения с ценником “колбаса ливерная”, рядом здоровенный куб развесного маргарина. А вы что, масла ждали? Маргарин сливочный, очень пользителен для здоровья, в программе “Здоровье” сама Белянчикова сказала!
Здесь обойдемся без названия
Дело зимой было, то ли конец 1994-го, то ли начало 1995-го. Я дома на больничном сидел, тихо помирая со скуки. Компьютера в доме не было, в телевизоре три с половиной программы и самопальная кабельная студия. А тут матушка в магазин засобиралась, на добычу чего-нить съедобельного. Решила идти в “бублик” на Крыленко – далеко, но зато магазин был хороший. А в те времена там рядом был книжный магазинчик. Я и заканючил:
– Ма, зайди, а? Может, что почитать попадется?
Через два часа матушка вернулась и вынула из пакета толстый том с тиграми на суперобложке… Фамилия автора тогда мамане ничего не говорила, а купила просто за красивую обложку. Я же был несказанно рад: в составе сборника была повесть “Вчерашние заботы”, которую я уже читал. Когда слесарил на “Ленинце”, мой бригадир и по совместительству председатель местного общества книголюбов принес почитать. Несколько дней я умирал со смеху и, возвращая книгу, дал себе слово – при первом же случае купить. Но случая долгое время не представлялось. И только благодаря счастливой случайности (случайности ли?) в нашей домашней библиотечке появилась эта книга.
Наверное, нет нужды говорить, что “Полосатый рейс” стал самой читаемой книгой в нашем доме. “Вчерашние заботы” и рассказы Петра Ниточкина только что наизусть не заучили. Конецкий как никто умел писать смешно о страшном. Разве что еще Владимир Маркович Санин мог посоперничать с Виктором Викторовичем. Но тогда я о Санине еще не знал…
А книжки Конецкого стали регулярно встречаться в магазинах и оседать на книжной полке рядом с “Полосатым рейсом.
Где-то в конце две тыщи первого года мне на компьютер попала одна из первых баз данных Петербурга. Та, где адреса и телефоны. Поставил, пошарился по знакомым. Потом по незнакомым. Набрал ФИО Конецкого.
Короче, я был изрядно под газом, иначе бы не решился набрать номер. Телефон оказался правильный. До сих пор не понимаю, почему Виктор Викторович просто не послал пьяного придурка по всем известному маршруту.
